Осип Мандельштам

ЛЕНИНГРАД
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Декабрь 1930

Мандельштам, как я его себе представляю, очень интересный, эмоциональный, увлекающийся, неуверенный в себе и забавный человек.
Его привязанность к жене, по воспоминаниям некоторых современников, была очень трогательной. его стихи не так мелодичны и изящны, как у Гумилёва, но, на мой взгляд, более искренние и злободневные. в его поэзии отражены его переживания о реальных событиях, тогда как у Гумилёва поэзия - скорее уход от реальности. хотя Мандельштам, конечно, грубоват иногда.

Вечер нежный. Сумрак важный.
Гул за гулом. Вал за валом.
И в лицо нам ветер влажный
Бьет соленым покрывалом.

Все погасло. Все смешалось.
Волны берегом хмелели.
В нас вошла слепая радость —
И сердца отяжелели.

Оглушил нас хаос темный,
Одурманил воздух пьяный,
Убаюкал хор огромный:
Флейты, лютни и тимпаны...

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

17-28 марта 1931, конец 1935

День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон,-- слитен, чуток,
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах.

День стоял о пяти головах, и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая шла черноверхая масса --
Расширеньем аорты могущества в белых ночах -- нет, в ножах --
Глаз превращался в хвойное мясо.

На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!
Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.
Сухомятная русская сказка, деревянная ложка, ау!
Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?

Чтобы Пушкина чудный товар не пошел по рукам дармоедов,
Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов --
Молодые любители белозубых стишков.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!

Поезд шел на Урал. В раскрытые рты нам
Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой...
За бревенчатым тылом, на ленте простынной
Утонуть и вскочить на коня своего!

Не веря воскресенья чуду,
На кладбище гуляли мы.
- Ты знаешь, мне земля повсюду
Напоминает те холмы
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
Где обрывается Россия
Над морем черным и глухим.

От монастырских косогоров
Широкий убегает луг.
Мне от владимирских просторов
Так не хотелося на юг,
Но в этой темной, деревянной
И юродивой слободе
С такой монашкою туманной
Остаться - значит быть беде.

Целую локоть загорелый
И лба кусочек восковой.
Я знаю - он остался белый
Под смуглой прядью золотой.
Целую кисть, где от браслета
Еще белеет полоса.
Тавриды пламенное лето
Творит такие чудеса.

Как скоро ты смуглянкой стала
И к Спасу бедному пришла,
Не отрываясь целовала,
А гордою в Москве была.
Нам остается только имя:
Чудесный звук, на долгий срок.
Прими ж ладонями моими
Пересыпаемый песок.

1916

Обращено к М. Цветаевой

Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена
Истомой -- сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.

Немного красного вина,
Немного солнечного мая --
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.

составить представление о Мандельштаме вряд ли возможно без "Воронежских тетрадей" (в част., без третьей. Это "Стихи о неизвестном солдате", "Заблудился я в небе..", "Стихи к Н.Штемпель" и др.

насчёт "грубоватости" я бы понял, если бы услышал это, к примеру, от Гумилёва. но это всё про ранние стихи. а о них не очень интересно говорить - используя такие категории.

"Заблудился я в небе, что делать?
Тот, кому оно близко, ответь.
Лучше было б мне Дантовых девять
Атлетических дисков звенеть..."


я понимаю, что я не собрат по перу и не наставник Мандельштама. но и у меня есть своё мнение, просто как любителя его поэзии. мне она кажется порой грубоватой. я не навязываю свё мнение. я просто говорю о том, как себе представляю Мандельштама Я. и прошу поделиться, как видете его ВЫ. А то, что о нём писали современники я читала. но повторять как попугай мне это просто не интересно.

Я могу указать, что именно мне кажется грубым, если это интересно.

интересно

: спасибо за интерес. :

ну, во первых, то. что я сказала, что на мой взгяд он грубоват, не значит. что его поэзия мне не нравится. он один из моих любимых поэтов. И в его стихах я лично (я не филолог, конечно не встречала мата, как у Бродского, или просто откровенно неприличных тем, как у Пушкина.

во-вторых, он сам противопоставлял свою поэзию "белозубым" стихам" Пушкина. Акмеисты стремились к реалистичности. И Мандельштам внедрял в поэзию разговорную речь. "сбондили", "кукишь"...

в-третьих, времена были не простые, и, кажется, Мандельштам на них реагировал эмоционально. из-за этого может и сложился несколько резкий стиль некоторых его произведений. Насколько я читала, ну, воспоминания Ахматовой, например, он был человеком эмоциональным, увлекающимся.
для меня это выражено в его отношении к звёздам, к Богу, к событиям:

в его поэзии так часто встречается образ звёзд, что лично мне кажется, что он к ним не равнодушен. для него звезда символ, какой-то манящий. и в то же время, он словно воюет с ним. его эпитеты для звёз отражают его грубоватую, как мне кажется, привязанность:


"твердь сияла грубыми звездами"
"кому жестоких звёзд солёные приказы"

"Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит"


вот опять:
"На полицейской бумаге верже
Ночь наглоталась колючих ершей --
Звезды живут, канцелярские птички,
Пишут и пишут свои раппортички.

Сколько бы им ни хотелось мигать,
Могут они заявленье подать,
И на мерцанье, писанье и тленье
Возобновляют всегда разрешенье."

не похоже, чтобы он был равнодушен к ним. кажется, он ненавидит звёзды . Он так и пишет:
"я ненавижу свет
Однообразных звёзд"

но вот:
О, как же я хочу,
Не чуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись --
Другого счастья нет --
И у звезды учись
Тому, что значит свет.

Он только тем и луч,
Он только тем и свет,
Что шопотом могуч
И лепетом согрет.

И я тебе хочу
Сказать, что я шепчу,
Что шопотом лучу
Тебя, дитя, вручу...


Мандельштам словно всё время в поиске. мне очень интересно это, может я чего-то и не понимаю, но его отношения к Богу и происходящим событиям тоже кажется непостоянными, развивающимися. то, что я читала в воспоминаниях о нём, совпадает с моими впечатлениями.

Я это к тому, что его некоторая неуверенность, как мне кажетсся, сказывается на стиле стихов некоторой нервозностью. У Блока такого не видно: он мрачный, но не нервный. :

рада буду опровержению моей точки зрения.

впрочем - Мандельштам всё равно мой любимый поэт.

всё это ерунда. просто он не дамский поэт. мне он нравится, но я просто делала реверанс в сторону романтичных девичих натур. хотя то, что я писала только что выше, тоже написано искренне. :. мне интересна личность поэта. не могу восприниматьстихи отдельно от того, кто их написал. так что мне интересен характер Мандельштама, его поиски, мысли, чувсва, обстаятельства жизни. когда я читала воспоминания о нём и его стихи, у меня сложился определённый образ, который ожил. так что он для меня, словно далёкий друг. но филологи знают его лучше. была бы признательна за раскрытие тайн его жизни.

Аня, простите, я не хотел ни в коем случае на Вас "нападать". Может, меня слово "грубоватый" задело, и получилось, что сам ответил как-то грубовато. Еще раз прошу прощения, это было не намеренно.

если возвращаться к стихам и впечатлению от них, то есть принципиальный момент. Как мы воспринимаем стихотворение, и какое оно - "на самом деле".
сказать, что "стихотворение грубовато" (да неважно, каково. мелодичное, мягкое - любое, - несколько некорректно. Обозначать, что грубоватость - читательское впечатление - важно даже не оттого, что на этот счёт может быть и другое мнение (с этим как раз можно не считаться и говорить безапелляционно, а оттого, что в противном случае Вы как бы переносите на текст своё о нём мнение. А каков он в действительности - неизвестно. Даже если многие согласны с одним и тем же определением..
Я понимаю, что говорю достаточно путано..
Сводится всё к простой истине - что поэзия - субъективна.

если разговор идёт с точки зрения филологии, то от читательского впечатления я должен отказаться (именно поэтому мне не очень хочется как филологу говорить. Даже нравится ли мне стихотворение - может быть не так важно (хотя это момент неоднозначный.
речь идёт про текст, и я как воспринимающий этот текст - второстепенен.

вот Вам, например, не нравится мат у Бродского (а мат в поэзии вообще сложная тема. а меня рифма "октября - ох ты бля" буквально восхитила (это ведь, если серьёзно, хорошая рифма. и по неожиданности, и по "напряжённости".
или Пушкин у Мандельштама. дело там в самом Пушкине или в "племени пушкиноведов"?

но это уже такие вопросы, которые обсуждать в такой "форумной" форме я едва ли возьмусь.

В чём мы с Вами сходимся точно - так это в любви к О.М.
Для меня он - один из нечастых случаев, когда я полюбил самого поэта (по-человечески через написанное им и о нём. Притом, что самого поэта уже не стало ("Звук ещё звенит, хотя причина звука исчезла".. Так, наверное

(кстати, со звёздами и небом - вообще отдельная история. "Я ненавижу свет..", "О небо, небо, ты мне будешь снится.." - из раннего. или "Шевелящиеся виноградины" и "созвездий жиры" "Стихов о неизвестном солдате". там тоже интересно. пытаюсь сам хоть как-то разобраться

:
приятно пообщаться. :
так если в этой теме есть филологи - это ведь круто. есть кому вопросы позадавать. :
я не занималась серьёзным разбором. впрочем, большинство читателей так же опираются на субъективное восприятие.

Tristia

Я изучил науку расставанья
В простоволосых жалобах ночных.
Жуют волы, и длится ожиданье --
Последний час вигилий городских,
И чту обряд той петушиной ночи,
Когда, подняв дорожной скорби груз,
Глядели вдаль заплаканные очи
И женский плач мешался с пеньем муз.

Кто может знать при слове "расставанье"
Какая нам разлука предстоит,
Что нам сулит петушье восклицанье,
Когда огонь в акрополе горит,
И на заре какой-то новой жизни,
Когда в сенях лениво вол жует,
Зачем петух, глашатай новой жизни,
На городской стене крылами бьет?

И я люблю обыкновенье пряжи:
Снует челнок, веретено жужжит.
Смотри, навстречу, словно пух лебяжий,
Уже босая Делия летит!
О, нашей жизни скудная основа,
Куда как беден радости язык!
Все было встарь, все повторится снова,
И сладок нам лишь узнаванья миг.

Да будет так: прозрачная фигурка
На чистом блюде глиняном лежит,
Как беличья распластанная шкурка,
Склонясь над воском, девушка глядит.
Не нам гадать о греческом Эребе,
Для женщин воск, что для мужчины медь.
Нам только в битвах выпадает жребий,
А им дано гадая умереть.

на мой взгляд, Мандельштам непревзойден в овладении звуками слов. это, собственно, первое, что меня привлекло в нем когда-то. была просто очарована музыкальностью и необычайной сложной ритмикой его стихов. мне даже кажется, что он иногда не столько заботился о каком-то глубинном смысле своей поэзии, сколько увлекался игрой слов и построением ритма, не обращая внимания на абсурдность содержания некоторых фраз (и это очень здорово, кстати сказать. еще я люблю его специфический юмор (и это уже к личности относится, наверное.. в общем, много всего в нем такого объективно и субъективно примечательного.. с филологами спорить не будем. из близких мне стихотворений хочется отметить "К немецкой речи", т.к. вообще люблю языки и немецкий, в частности (в этом мы с ним, наверное, похожи.

А мне кажется,что Мандельштам очень нежный и трогательный,не разбираюсь в тонкостях филологии,просто люблю его стихи "за радость лёгкую дышать и жить кого скажите мне благодарить?"

#11 У меня вопрос к Ане Козыревой по поводу реалистичности акмеистов. А что Вы имеете ввиду: разве они писали так, как Некрасов? и как в Вашим понимании реалистичность сочетается с их модернистской направленностью? То, что Вы говорите об употреблении разговорного языка в поэзии Мандельштама, можно сказать и о поэзии Пастернака 1910–20х годов: в нем тоже есть московский разговорный язык, но Пастернак был ближе футуристам.

* * *

Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!
Я нынче славным бесом обуян,
Как будто в корень голову шампунем
Мне вымыл парикмахер Франсуа.

Держу пари, что я еще не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.

Держу в уме, что нынче тридцать первый
Прекрасный год в черемухах цветет,
Что возмужали дождевые черви
И вся Москва на яликах плывет.

Не волноваться. Нетерпенье - роскошь,
Я постепенно скорость разовью -
Холодным шагом выйдем на дорожку -
Я сохранил дистанцию мою.

7 июня 1931

РАКОВИНА

Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь,
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.

Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей,

И хрупкой раковины стены,
Как нежилого сердца дом,
Наполнишь шепотами пены,
Туманом, ветром и дождем...

1911

Золотой

Цeлый день сырой осенний воздух
Я вдыхал в смятеньe и тоскe;
Я хочу поужинать, — и звeзды
Золотые в темном кошелькe!

И дрожа от желтого тумана,
Я спустился в маленький подвал;
Я нигдe такого ресторана
И такого сброда не видал!

Мелкие чиновники, японцы,
Теоретики чужой казны…
За прилавком щупает червонцы
Человeк — и всe они пьяны.

Будьте так любезны, размeняйте,
Убeдительно его прошу —
Только мнe бумажек не давайте, —
Трехрублевок я не выношу!

Что мнe дeлать с пьяною оравой?
Как попал сюда я, Боже мой?
Если я на то имeю право —
Размeняйте мнe мой золотой!

О.Мандельштам, 1912.

наверное лучше написать здесь.
я вот недавно смотрела фильм "Город без солнца",там герой читает строки,а потом говорит о том,что это Мандельштам.я была бы очень благодарна,если кто-то знает это стихотворение целиком.

"..В резиновом привкусе петербургской
Отварной воды я пью неудавшееся домашнее безсмертие.
Центробежная сила разметала наши венские стулья и голландские тарелки с синими цветочками,
Ничего не осталось.
30 лет прошли как медленный пожар,
30 лет лизало холодное белое пламя спинки зеркал..."

надеюсь на ответ...

это повесть. "Египетская марка". В '28-м году им написана, если не ошибаюсь.. а строки, которые Вы привели, там где-то в самом начале, по-моему.

оу,да!я нашла
спасибо

Люблю Мандельштама. Часто вспоминаю это стихотворение по ночам, когда сижу над какой-нибудь книгой...

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи —
На головах царей божественная пена —
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер — все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

Вы только почитайте!Это самые красивые стихотворения, которые я когда либо читал Я на что уж терпеливый и реалист, но эти стихотворения запали в душу и просто даже у меня слёзы подступали к горлу...это очень проникновенные стихиОсип Эмильевич безусловно лучший
---------------------------
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!
***
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Все большое далеко развеять,
Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.
***
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена
Истомой -- сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.

Немного красного вина,
Немного солнечного мая --
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.

***
Я наравне с другими
Хочу тебе служить,
От ревности сухими
Губами ворожить.
Не утоляет слово
Мне пересохших уст,
И без тебя мне снова
Дремучий воздух пуст.

Я больше не ревную,
Но я тебя хочу.
И сам себя несу я,
Как жертву, палачу,
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь,
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье,
И я скажу тебе:
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе.
И словно преступленье,
Меня к тебе влечет
Искусанный в смятеньи
Вишневый нежный рот.

Вернись ко мне скорее,
Мне страшно без тебя,
Я никогда сильнее
Не чувствовал тебя,
И все, чего хочу я,
Я вижу наяву.
Я больше не ревную,
Но я тебя зову.
1920

ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТРОФЫ
Н. Гумилеву

Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, как броненосец в доке,-
Россия отдыхает тяжело.

А над Невой - посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади Сената - вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка...

Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница;
Самолюбивый, скромный пешеход -
Чудак Евгений - бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет!

Январь 1913

Не знаю, что хотел сказать О.М. этим стихотворением...и жене ли..
Но у меня перед глазами прямо образы встают...и не отпускают...

--1920--
Вернись в смесительное лоно,
Откуда, Лия, ты пришла,
За то, что солнцу Илиона
Ты желтый сумрак предпочла.

Иди, никто тебя не тронет,
На грудь отца в глухую ночь
Пускай главу свою уронит
Кровосмесительница-дочь.

Но роковая перемена
В тебе исполниться должна:
Ты будешь Лия — не Елена!
Не потому наречена,

Что царской крови тяжелее
Струиться в жилах, чем другой, —
Нет, ты полюбишь иудея,
Исчезнешь в нем — и Бог с тобой.

Спасибо Надежда за это стихотворение, влечет к себе постояно и безочетно. Оно действительно посвещено жене - Надежде Яковлевне.
Трудно сказать о чем оно, но попытаюсь сформулировать. В центре здесь антитеза Елены и Лии. Елена, наверное из стиха " Бесоница, Гомер, тугие паруса..", " любимая всеми жена", за которую греки отправились в поход на Трою. Лия же дочь Лота из ветхозаветной истории, которая под угрозой исчезновения рода пошла сама на соитие с отцом, считая это меньшим преступлением, совершив самопожертвование во имя родовой жизни.
Елена, некая хоолдная греческая красота, имеющая для поэта свой реальный прообраз, и скорее всего не красивая, но теплая и родная Лия.
Дочь Лота в библии не названа по имени, но поэт дал это имя не случайно, по библейскому сюжету об Иакове Лия уступала в своей красоте другой жене Иакова- Рахили.
Есть здесь и мотив, связанный с еврейством. Как пишет Н, Я, "Вероятно, наша связь остро пробудила в нем сознание своей причастности к еврейству, родовой момент..я была единственной еврейкой в его жизни."
Об этом и тема желтого сумрака, от которого он бежал в "Шуме времени" и черно-желтый сумрак в стихотворении "Среди свещеников левитом молодым..", его противопоставление "солнцу Илиона", миру античности.

О небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла!

Как можно понять из того, что я написала в теме "Подражания серебряному веку", я могу назвать любимым процитированное там стихотворение... За грубую нежность, наверное... И ещё "Твои поцелуи, как пчёлы..."

Бесшумное веретено - пожалуй, одно из самых .. в свое время писала работу (псевдо научную, для себя - "Мандельштам. Поэт и время." про сплетение судьбы поэта и страшного времени в истории страны.

если кого-то это заинтересует - могу выложить полностью или цитатами.

в работе используются материалы о последних днях жизни Осипа - с мельчайщим описанием от свидетелей (самые чудесные, пожалуй, цитаты именно оттуда. - очень интересный текст с эмоциональной точки зрения

-

Бесшумное веретено
Отпущено моей рукою.
И - мною ли оживлено -
Переливается оно
Безостановочной волною -
Веретено.

Все одинаково темно;
Все в мире переплетено
Моею собственной рукою;
И, непрерывно и одно,

Обуреваемое мною
Остановить мне не дано -
Веретено.

* * *
Твое чудесное произношенье —
Горячий посвист хищных птиц;
Скажу ль: живое впечатленье
Каких-то шелковых зарниц.

«Что» — голова отяжелела.
«Цо» — это я тебя зову!
И далеко прошелестело:
Я тоже на земле живу.

Пусть говорят: любовь крылата,—
Смерть окрыленнее стократ.
Еще душа борьбой объята,
А наши губы к ней летят.

И столько воздуха и шелка,
И ветра в шепоте твоем,
И, как слепые, ночью долгой
Мы смесь бессолнечную пьем.
1917

Если б меня наши враги взяли
И перестали со мной говорить люди,
Если б лишили меня всего в мире:
Права дышать и открывать двери
И утверждать, что бытие будет
И что народ, как судия, судит,-
Если б меня смели держать зверем,
Пищу мою на пол кидать стали б, -
Я не смолчу, не заглушу боли,
Но начерчу то, что чертить волен,
И, раскачав колокол стен голый
И разбудив вражеской тьмы угол,
Я запрягу десять волов в голос
И поведу руку во тьме плугом -
И в глубине сторожевой ночи
Чернорабочей вспыхнут земле очи,
И - в легион братских очей сжатый -
Я упаду тяжестью всей жатвы,
Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы -
И налетит пламенных лет стая,
Прошелестит спелой грозой Ленин,
И на земле, что избежит тленья,
Будет будить разум и жизнь Сталин.

Владимир Воронцов,я с вами абсолютно согласна!люблю эти же стихи.а еще это:
Я вздрагиваю от холода,-
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото,
Приказывает мне петь.

Томись, музыкант встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь,
И, с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкий мяч!

Так вот она, настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!

Что, если, вздрогнув неправильно,
Мерцающая всегда,
Своей булавкой заржавленной
Достанет меня звезда?

Куда мне деться в этом январе?
Открытый город сумасбродно цепок.
От замкнутых я, что ли, пьян дверей?
И хочется мычать от всех замков и скрепок.

И переулков лающих чулки,
И улиц перекошенных чуланы,
И прячутся поспешно в уголки
И выбегают из углов угланы.

И в яму, в бородавчатую темь
Скольжу к обледенелой водокачке,
И, спотыкаясь, мертвый воздух ем,
И разлетаются грачи в горячке,

А я за ними ахаю, крича
В какой-то мерзлый, деревянный короб:
- Читателя! Советчика! Врача!
На лестнице колючей разговора б!

январь - 1 февраля 1937

О, как мы любим лицемерить
И забываем без труда
То, что мы в детстве ближе к смерти,
Чем в наши зрелые года.

Еще обиду тянет с блюдца
Невыспавшееся дитя,
А мне уже не на кого дуться,
И я один на всех путях.

Линяет зверь, играет рыба
В глубоком обмороке вод -
И не глядеть бы на изгибы
Людских страстей, людских забот.

Февраль 1932

Возьми ж на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина - дремучий лес Тайгета,
Их пища - время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок -
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

1920

Не спрашивай: ты знаешь,
Что нежность безотчетна
И как ты называешь
Мой трепет - все равно;

И для чего призванье,
Куда бесповоротно
Мое существованье
Тобою решено?

Дай руку мне. Что страсти?
Танцующие змеи.
И таинство их власти -
Убийственный магнит!

И змей тревожный танец
Остановить не смея,
Я созерцаю глянец
Девических ланит.

1911

А мне нравится вот это у Мандельштама:

"Возможна ли женщине мертвой хвала?
Она в отчужденье и в силе-
Ее чужелюбая власть привела
К насильственной жаркой могиле...

И твердые ласточки круглых бровей
Из гроба ко мне прилетели
Сказать, что они отлежались в своей
Холодной стокгольмской постели.

И прадеда скрипкой гордился твой род,
От шейки ее хорошея,
И ты раскрывала свой аленький рот,
Смеясь, итальянясь, русея...

Я тяжкую память твою берегу,
Дичок, медвежонок, Миньона,
Но мельниц колеса зимуют в снегу,
И стынет рожок почтальона."

3 июня 1935г.

Это посвящение Ольге Александровне Ваксель (Лютику, Музе поэта...
Она была очень интересной, красивой, тонко чувствующей...
Умерла в Норвегии, покончила жизнь самоубийством.
Вот ее последнее стихотворение (мне кажется, в нем она обращается к Осипу Эмильевичу:

"Я расплатилась щедро, до конца.
За радость наших встреч, за нежность наших взоров,
За прелесть ваших уст, и за проклятый город,
И розы постаревшего лица.
Теперь вы выпьете всю горечь слез моих,
В ночах бессонных медленно пролитых,
Вы прочитаете мой длинный, длинный свиток,
Вы передумаете каждый, каждый стих.
Но слишком тесен рай, в котором я живу,
Но слишком сладок яд, которым я питаюсь.
Так с каждым днем себя перерастаю
И вижу чудеса во сне и наяву,
Но недоступно то, что я люблю, сейчас,
И лишь одно-соблазн: заснуть и не проснуться,
Все ясно и легко,-сужу, не горячась,
Все ясно и легко: уйти, чтоб не вернуться."

Люблю почти все произведения Осипа Эмильевича. Но одно из самых, самых, самых "Из табора улицы темной..."

Я буду метаться по табору улицы темной
За веткой черемухи в черной рессорной карете,
За капором снега, за вечным за мельничным шумом...

Я только запомнил каштановых прядей осечки,
Придымленных горечью - нет, с муравьиной кислинкой,
От них на губах остается янтарная сухость.

В такие минуты м воздух мне кажется карим,
И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой;
И то, что я знаю о яблочной розовой коже...

Но все же скрипели извозчичьих санок полозья,
В плетенку рогожи глядели колючие звезды,
И били вразрядку копыта по клавишам мерзлым.

И только и свету - что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной,
И некому молвить: "из табора улицы темной..."

О небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла...

Магдельштам для меня - невозможность, целость, воздух.
Белла Ахмадулина
Памяти Осипа Мандельштама

В том времени, где и злодей -
лишь заурядный житель улиц,
как грозно хрупок иудей,
в ком Русь и музыка очнулись.

Вступленье: ломкий силуэт,
повинный в грациозном форсе.
Начало века. Младость лет.
Сырое лето в Гельсингфорсе.

Та - Бог иль барышня? Мольба -
чрез сотни вёрст любви нечеткой.
Любуется! И гений лба
застенчиво завешен чёлкой.

Но век желает пировать!
Измученный, он ждет предлога -
и Петербургу Петроград
оставит лишь предсмертье Блока.

Знал и сказал, что будет знак
и век падет ему на плечи.
Что может он? Он нищ и наг
пред чудом им свершенной речи.

Гортань, затеявшая речь
неслыханную,- так открыта.
Довольно, чтоб ее пресечь,
и меньшего усердья быта.

Ему - особенный почёт,
двоякое злорадство неба:
певец, снабженный кляпом в рот,
и лакомка, лишенный хлеба.

Из мемуаров: "Мандельштам
любил пирожные". Я рада
узнать об этом. Но дышать -
не хочется, да и не надо.

Так значит, пребывать творцом,
за спину заломившим руки,
и безымянным мертвецом
всё ж недостаточно для муки?

И в смерти надо знать беду
той, не утихшей ни однажды,
беспечной, выжившей в аду,
неутолимой детской жажды?

В моём кошмаре, в том раю,
где жив он, где его я прячу,
он сыт! А я его кормлю
огромной сладостью. И плачу.