Осип Мандельштам читает Алексей Емельянов - Стихи о неизвестном солдате

Этот воздух пусть будет свидетелем,
Дальнобойное сердце его,
И в землянках всеядный и деятельный
Океан без окна -- вещество...

До чего эти звезды изветливы!
Все им нужно глядеть -- для чего?
В осужденье судьи и свидетеля,
В океан без окна, вещество.

Помнит дождь, неприветливый сеятель,--
Безымянная манна его,--
Как лесистые крестики метили
Океан или клин боевой.

Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.

Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилой
Без руля и крыла совладать.

И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.

Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами --
Растяжимых созвездий шатры,
Золотые созвездий жиры...

Сквозь эфир десятично-означенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число, опрозрачненный
Светлой болью и молью нулей.

И за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем,
Весть летит светопыльной обновою,
И от битвы вчерашней светло.

Весть летит светопыльной обновою:
-- Я не Лейпциг, я не Ватерлоо,
Я не Битва Народов, я новое,
От меня будет свету светло.

Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей,
И своими косыми подошвами
Луч стоит на сетчатке моей.

Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте,--
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!

Неподкупное небо окопное --
Небо крупных оптовых смертей,--
За тобой, от тебя, целокупное,
Я губами несусь в темноте --

За воронки, за насыпи, осыпи,
По которым он медлил и мглил:
Развороченных -- пасмурный, оспенный
И приниженный -- гений могил.

Хорошо умирает пехота,
И поет хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой Швейка,
И над птичьим копьем Дон-Кихота,
И над рыцарской птичьей плюсной.

И дружи'т с человеком калека --
Им обоим найдется работа,
И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка,--
Эй, товарищество, шар земной!

Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб -- от виска до виска,--
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?

Развивается череп от жизни
Во весь лоб -- от виска до виска,--
Чистотой своих швов он дразнит себя,
Понимающим куполом яснится,
Мыслью пенится, сам себе снится,--
Чаша чаш и отчизна отчизне,
Звездным рубчиком шитый чепец,
Чепчик счастья -- Шекспира отец...

Ясность ясеневая, зоркость яворовая
Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
Словно обмороками затоваривая
Оба неба с их тусклым огнем.

Нам союзно лишь то, что избыточно,
Впереди не провал, а промер,
И бороться за воздух прожиточный --
Эта слава другим не в пример.

И сознанье свое затоваривая
Полуобморочным бытием,
Я ль без выбора пью это варево,
Свою голову ем под огнем?

Для того ль заготовлена тара
Обаянья в пространстве пустом,
Чтобы белые звезды обратно
Чуть-чуть красные мчались в свой дом?

Слышишь, мачеха звездного табора,
Ночь, что будет сейчас и потом?

Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
-- Я рожден в девяносто четвертом,
Я рожден в девяносто втором...--
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья -- с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
-- Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году -- и столетья
Окружают меня огнем.

1 -- 15 марта 1937