Малоизвестные стихотворения эпохи Серебрянного Века

Лев Моносзон

Детка, тише. Спи, моя детка.
Это ничего. Это дядя стучит молотком.
Гвозди вбивает.
Понимаешь, детка? Гвозди.
Спи, голубка. Вон галка на ветке.
Смешная, длинноносая. Заснула на ветке.
Не плачь, родная, не плачь, моя радость.
Завтра напою молочком.
Завтра.
Спи, а я возле тебя лягу.

Желтая свечка мигает и капает слезками.
По комнате ходит, баюкает
мать,
бледная и тонкая.
Куда пойти? Как пробраться,
когда пули пересвистывают по переулку.
Долго ли сердцем пульку поймать –
кто тогда девочку покормит?
Ходит, баюкает.
Думает, думает.
Решила. Пойду. Будь, что будь.
Накинула шубку. Вышла. Крадется.
От выступа к выступу перебирается быстро.
Вдруг замерла. Побледнела.
Навстречу пьяный солдат с винтовкой.
Эге, голубка,
куда, куда?
Попалась, атк стой.
Дикий крик из груди вырвался.
Люди! Люди! Спасите! Спасите!
Никто не услышит.
Где-то выстрелы.
Жадное дыхание на лице, на губах.
Пусти! Пуссти!
Задыхается. Борется. Девочка. Молочко.
Ах, вот как. Куражишься?
Прикладом по виску. Рухнула. Затихла.

Желтая свечка мигает и капает слезками.
Мама! Где мамочка!

Тише, детка.
Мама ушла за молочком.

1917.

Вильгельм Зоргенфрей
(1882-1938 русский поэт-символист и переводчик, был расстрелян.

***
Страшно. Ушли, позабыли,
Громко смеялись окрест.
Знак завершившейся были —
Черный, из дерева крест.

Умер. Мой гроб заколочен,
Крепко гвоздями забит.
Прах осквернен, опорочен,
Всеми забыт.

Мертвый я Богу покорен,
Медленно тлею в гробу.
Знаю, конец мой позорен —
Мне ль переспорить судьбу?

Мирно лежу под землею.
Жду. Завершился подсчет.
Поверху мутной рекою
Время течет.
1904

***
Вот и все. Конец венчает дело.
А казалось, делу нет конца.
Так покойно, холодно и смело
Выраженье мертвого лица.

Смерть еще раз празднует победу
Надо всей вселенной — надо мной.
Слишком рано. Я ее объеду
На последней, мертвой, на кривой.

А пока что, в колеснице тряской
К Митрофанью скромно путь держу.
Колкий гроб окрашен желтой краской,
Кучер злобно дергает вожжу.

Шаткий конь брыкается и скачет,
И скользит, разбрасывая грязь,
А жена идет и горько плачет,
За венок фарфоровый держась.

— Вот и верь, как говорится, дружбе:
Не могли в последний раз прийти!
Говорят, что заняты на службе,
Что трамваи ходят до шести.

Дорогой мой, милый мой, хороший,
Я с тобой, не бойся, я иду...
Господи, опять текут калоши,
Простужусь, и так совсем в бреду!

Господи, верни его, родного!
Ненаглядный, добрый, умный, встань!
Третий час на Думе. Значит, снова
Пропустила очередь на ткань. —

А уж даль светла и необъятна,
И слова людские далеки,
И слились разрозненные пятна,
И смешались скрипы и гудки.

Там, внизу, трясется колесница
И, свершая скучный долг земной,
Дремлет смерть, обманутый возница,
С опустевшим гробом за спиной.


Неведомому Богу

За гранями узорного чертога
Далеких звезд, невидимый мирам,
В величии вознесся к небесам
Нетленный храм Неведомого Бога.

К нему никем не найдена дорога,
Равно незрим он людям и богам,
Им, чьи судьбы сомкнулись тесно там,
У алтаря Неведомого Бога.

За гранью звезд воздвигнут темный храм.
Судьбы миров блюдет он свято, строго,
Передает пространствам и векам.

И много слез, и вздохов тяжких много
К нему текут. И смерть — как фимиам
Пред алтарем Неведомого Бога.
1904

***
У слепых безрадостные лица,
И лампады меркнут, не горя,
И, понурясь, бледная царица
Оперлася на руку царя.

Из казны, казны своей богатой
Царь дарит убогих и слепцов.
Следом ходит шут его горбатый,
Тешит двор игрою бубенцов.

Потускнели ризы и оклады,
Замер, смолк слепых убогий хор...
Царь с царицей, стоя у ограды,
На высокий крестятся собор.

За оградой — рев и гул победный,
Вкруг царя — бояре и попы.
Ходит шут, звенит игрушкой медной
И мигает в сторону толпы.
1906

***
Я стучался в сердца людские,
Молчаливой не вняв земле:
Укажите пути всеблагие,
Направьте в туманной мгле.

Были холодны, были враждебны
Пресыщенные взоры их,
Славословья, гимны, молебны
Заглушили трепетный стих.

Ныне верю, что камни живы
И живые мертвы сердца,
Ныне знаю — мгновенья лживы
И безмерна лишь святость конца.

Между мной и ликующим миром
Никогда не поблекнет тень.
Возжигайте ладан кумирам,
Возжигайте — но близок день!
1904

Земля
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона и Мессины.
Ал. Блок

Кружит, в веках прокладывая путь,
Бескрылая, плывет неторопливо,
И к солнцу поворачивает грудь,
И дышет от прилива до отлива.

Отроги гор — тугие позвонки —
Встают грядой, застывшей в давней дрожи,
И зыблются покатые пески
Изломами растрескавшейся кожи.

На окуляр натягивая нить,
Глядит в пространства звездные астроном
И тщится бег свободный подчинить
Незыблемым и мертвенным законам.

А химика прокисленная длань
Дробит куски разрозненного тела,
И формула земли живую ткань
В унылых письменах запечатлела.

Но числам нет начала и конца,
И веет дух над весом и над мерой —
А камни внемлют голосу певца,
И горы с места двигаются верой.

Удел земли — и гнев, и боль, и стыд,
И чаянье отмстительного чуда,
И вот, доныне дерево дрожит,
К которому, смутясь, бежал Иуда.

И кто пророк? Кто скажет день и час,
Когда, сорвавшись с тягостного круга,
Она помчит к иным созвездьям нас,
Туда, где нет ни Севера ни Юга?

Как долго ей, чудовищу без пут,
Разыскивать в веках себе могилу,
И как миры иные назовут
Ее пожаром вспыхнувшую силу?

Над Невой

Поздней ночью над Невой
В полосе сторожевой
Взвыла злобная сирена,
Вспыхнул сноп ацетилена.

Снова тишь и снова мгла.
Вьюга площадь замела.

Крест вздымая над колонной,
Смотрит ангел окрыленный
На забытые дворцы,
На разбитые торцы.

Стужа крепнет. Ветер злится.
Подо льдом вода струится.

Надо льдом костры горят,
Караул идет в наряд.
Провода вверху гудят:
Славен город Петроград!

В нише темного дворца
Вырос призрак мертвеца,
И погибшая столица
В очи призраку глядится.

А над камнем, у костра,
Тень последнего Петра —
Взоры прячет, содрогаясь,
Горько плачет, отрекаясь.

Ноют жалобно гудки.
Ветер свищет вдоль реки.

Сумрак тает. Рассветает.
Пар встает от желтых льдин,
Желтый свет в окне мелькает.
Гражданина окликает
Гражданин:

— Что сегодня, гражданин,
На обед?
Прикреплялись, гражданин,
Или нет?

— Я сегодня, гражданин,
Плохо спал!
Душу я на керосин
Обменял.

От залива налетает резвый шквал,
Торопливо наметает снежный вал
Чтобы глуше еще было и темней,
Чтобы души не щемило у теней.
1920

Александру Блоку
...Имею на тебя то, что
оставил ты первую любовь твою.
Откров. св. Иоанна

Помнит месяц наплывающий
Все, что было и прошло,
Но в душе, покорно тающей,
Пусто, звонко и светло.

Над землею — вьюга снежная,
В сердце — медленная кровь,
Глубоко под снегом — нежная,
Позабытая любовь.

Скудно, скорбно дни истрачены,
Даль пределы обрела,
Сочтены и обозначены
Мысли, речи и дела.

Эту жизнь, безмерно серую,
Я ли, живший, прокляну?
Нет, и мертвым сердцем верую
В позабытую весну.

Пусть истлела нить печальная
И сомкнулась пустота —
Ты со мной, моя начальная
И последняя мечта.

И легки пути тернистые,
Твой не страшен Страшный Суд.
Знаю, чьи уста лучистые
Приговор произнесут.

Тихо радость исповедую,
Память сердца озарю:
Приобщи твоей победою
К неземному алтарю.

Высоки врата престольные,
Тяжелы земные сны,
Но любви простятся вольные
И невольные вины.
1913

Поликсена Соловьева ( Allegro

Снежным облаком летели
Бледноликие метели
Из полночных стран,
И вздымался, и качался,
И со стоном рассыпался
Снежный ураган.

Но довольно пела вьюга,
Весть весны на север с юга
Льётся всё смелей,
Дни светлы и необъятны,
И душе влюблённой внятны
Крики журавлей.

Вдали от бранного огня
Вы видите, как я тоскую.
Мне надобно судьбу иную —
Пустите в Персию меня!
Наш коммисариат закрылся,
Я таю, сохну день от дня,
Взгляните как я истомился, —
Пустите в Персию меня!
На все мои вопросы: «Хуя!» —
Вы отвечаете, дразня,
Но я Вас, право, поцелую,
Коль пустят в Персию меня.

Николай Гумилев

Стихотворение в прозе

Протянувшись, все застлали вечерние, холодные, серебристые облака над серебристо-переливчатой цветущей рожью ...
Только в одном месте точкой прорвалась и горела, только искра ... искра огненного неба...
Я захотела на нее взглянуть еще... но было уже равно серебристо и тихо... в этот холодный вечер Мая.
А когда я оглянулась, белые колокольчики брусники свешивались с высокого песчаного края дороги, как подвенечные цветы...
В этот серебристый тихий вечер Мая...

Елена Гуро (Нотенберг

Насколько сильные, пророческие строки у Вильгельма Зоргенфрей!..

Мой адрес - это граница войны,
Выбор любовников, яркий зной,
Воздух с приправой дремучей сосны,
Разбавленный судоходной рекой.

Лесопильный завод, поросенок, Бальзак,
Питье на лишенном прохлады окне -
Мой адрес в разгоряченных слезах,
Возвращающихся ко мне.

Овраги с журчаньем, иссякшим на дне,
Где в полдень искала я клада теней -
Мой адрес в малине и лебеде,
В утечке июльских дней.

По этим приметам ответьте мне,
Оспаривая и ворча,
Осужденьем неверной дороги огней,
Сорвавшейся шуткой с плеча!

Вы книжником бодрым живете вдали,
Заденет ли вас мой стих?
Но ветер, взметнувшись в московской пыли,
Бросит с Волги мой всплеск и вскрик.

Ольга Мочалова (1898 - 1978, "Письмо".

Вячеслав Иванов

Небо живет

Сумеречно слепнут
Луг, и лес, и нива;
Облачные дива
Лунной силой крепнут.

Крепнут силой лунной
Неба паутины,
И затоны — тины
Полны светлорунной.

Накренились горы
К голубым расколам.
Мгла владеет долом,
В небе реют взоры.

Крыльев лебединых
Взмахом Греза реет
Там, где вечереет
На летучих льдинах;

Лебедью садится
У краев уклонных;
В черноту бездонных
Кладезей глядится, —

В глубь, где ночь пустила
Синею излукой
Парус крутолукий
.Бледного светила.

# 3,4 Anastazja, спасибо, что открыли для меня Вильгельма Зоргенфрея!
Перечитала всё, что нашла - с наслаждением!
Вот ещё одно его прекрасное произведение:

Выйди в полночь. Площадь белая
Стелет саван у реки.
Гулко ночь обледенелая
Застучит в твои виски.
Месяц, облаком завешенный,
Глянет в дымное кольцо,
И, волнуясь, ветер взбешенный
Бросит снег тебе в лицо.

Стань, окованная холодом,
Там, где вскинут черный мост
Стихнет ветер. Пыльным золотом
Загорятся пятна звезд.

Над перилами чугунными
Перегнись и посмотри:
Вдоль реки цепями лунными
Зыбко пляшут фонари.

Свищет снег по дальним линиям,
Стынет, шепчется вода,
И, окутанные инеем,
Глухо плачут провода.

Что ты ждешь? Свистками грубыми
Утро рвет волшебный бред.
Там, над каменными трубами,
Встал мигающий рассвет.

Переулками разрытыми
Ночь из города ползет.
И кровавыми гранитами
Расцветает небосвод.

Хмуро камни просыпаются,
Стынет сердце… Отдохни.
За рекою зажигаются
Безнадежные огни.

В зеркала свинцово-синие
Слепо смотрится заря -
Это встал в короне инея
Белый призрак Декабря

1907 год

#11
Людмила Воронцова, рада! Я узнала Чюрлениса у Вяч. Иванова, под чарующие тягучести скрябинского ноктюрна, картины его, ядовитыми своими шипами первозданных цветов, впились в мое сердце и отравили своей сладостью, позже мне удалось услышать гудящие вьюжности балтийского моря в его музыке и полюбить их уже навсегда...
Может и он Вам придется по вкусу...

Любовь — это восход солнца, полдень
долгий и жаркий, вечер тихий и
чудный. А родина его тоска.
Любовь — это старая песенка.
Любовь — это качели радуги,
подвешенные на белых облаках.
Любовь — это мгновение блеска
всех солнц и всех звезд.
Любовь — это мост из чистого золота
через реку жизни, разделяющую
берега «добра и зла».
Любовь — это крепкие белые крылья.
Любовь — это старый сосновый лес
в жаркий полдень, это отдых в лесу
под убаюкивающий шум сосен.
Любовь — это дорога к солнцу,
вымощенная острыми жемчужными
раковинами, по которым ты должен
идти босиком.

Помнишь ли ты море, черный закат?
...Слышишь, как шумят волны?
И играют, и поют. Помнишь?
А большие волны помнишь?.. Помнишь,
какой шар света ты принесла
мне тогда, когда я еще не знал тебя?
Говори со мной, говори много, часто,
как говорила еще до нашей встречи.
И всегда держи в своих ладонях
этот великий огонь...

...Помни, что исполнятся все наши
желания, все мечты. Счастье с нами,
а если судьба слегка мешает и стесняет,
то уж такая у нее привычка...
Я вижу, как горят твои светлые глаза,
как мысль твоя летит метеором,
и, ощущая бескрайнюю радость,
свято, твердо верю, что серость, жалкая
проза никогда не проникнут в наш
Дом. Ты будешь оберегать наш Алтарь,
ты, чудесная моя Жрица! Вся наша
жизнь сгорит на жертвеннике Вечного
и Всемогущего искусства. И скажи —
разве не мы самые счастливые люди на свете?

Я полечу в очень далекие миры,
в края вечной красоты, солнца и сказки,
фантазии, в зачарованную страну,
самую прекрасную на земле. И буду
долго, долго смотреть на все,
чтоб ты обо всем прочитала в моих глазах...

Чюрленис - это настолько огромно и фантастично, космическая величина!

Здравствуйте! я нигде в сети не могу найти стихотворение кого-то из поэтов (а точнее поэтесс серебряного века. Помню из него только четверостишье:
Снова ветер холодный с моря
Серебится Нева, как сталь,
Мы расстались совсем не споря,
И на сердце одна печаль.

Может кто-то встречал и знает автора?
Спасибо!

Сергей Кречетов

Травы
Баллада

Пряные травы к ночи расцвели,
Слили дыханье с дыханьем земли.

Пар их, клубясь, к небесам восходил,
Словно куренья незримых кадил.

Травы друг другу шептали, что вновь
Близко пролита невинная кровь.

Там, за рекой, на лесистой горе
Рыцаря рыцарь убил на заре.

Спящему в сердце вонзил он кинжал,
Сел на коня и от трупа бежал.

В залитой кровью звенящей броне
Скачет он степью на борзом коне.

Мчится по стеблям кровавая весть.
Травы готовят предателю месть.

Пьяными зельями луг напоен,
Всадника клонит властительный сон.

Сходит с коня он. В предутренней мгле
Сладко уснуть на росистой земле.

Вздыбились травы, свистят, поползли,
Сонное тело кругом оплели.

Горло сдавил ему бешеный дрок.
Бьется хрипящий зеленый клубок.

Корни змеятся, под землю бегут,
Стелют для рыцаря темный приют.

Стебли вонзились, как тысячи жал.
Дрогнул еще... И навек замолчал.

Вырос над телом горючий плакун.
Бродит в полях одинокий скакун.

Тщетно за лесом, тиха и бледна,
Девушка будет вздыхать у окна.

Больше не встанет убийца ночной.
Господи, дай ему вечный покой!

Михаил Зенкевич

Хотелось в безумье, кровавым узлом поцелуя
Стянувши порочный, ликерами пахнущий рот,
Упасть и, охотничьим длинным ножом полосуя,
Кромсать обнаженный мучительно-нежный живот.
А прорубь окна караулили цепко гардины,
А там, за малиновым, складчатым плотным драпри,
Вдоль черной Невы, точно лебеди, с Ладоги льдины
Ко взморью тянулись при блеске пунцовой зари.
1913

О надругательствах коммунистов над религией.

Плакат

Раззудившейся рукой,
Кистью сочной, гулевой,
Крапом желтым и зеленым
Размалеван на картоне
С подписанием по-русски:
"Иисуско"

Часто ходит здесь народ,
Здесь не зал - сквозной проход,
И с насмешкой не с поклоном
Сходятся смотреть икону:
"Я тебя-де, не боюся,
Иисусе"

Вновь плевание приявший,
Смертью смерть навек поправший,
Пригвожденный на картоне
К этой мраморной колонне,
Ты внемли о чем молюсь,
Иисус!

Завтра утром на заре,
Там на внутреннем дворе,
Брошен сторожихой сонной
В яму - в полумрак зловонный,
Где гниет в червях навоз -
Помяни меня, Христос!

4 ноября 1925 года. Сергей Рудольфович Гутан
Лучше и не сказать....

Поликсена Соловьева
«Петербург»

Город туманов и снов
Встает предо мною
С громадой неясною
Тяжких домов,
С цепью дворцов,
Отраженных холодной Невою.
Жизнь торопливо бредет
Здесь к цели незримой...
Я узнаю тебя с прежней тоской,
Город больной,
Неласковый город любимый!
Ты меня мучишь, как сон,
Вопросом несмелым...
Ночь, но мерцает зарей небосклон...
Ты весь побежден
Сумраком белым.

«Белая ночь»

Земля не спит, напрасно ожидая
Объятий сумрака и нежной тишины,
Горит заря, полнеба обнимая,
Бредут толпой испуганные сны.

И все живет какой-то жизнью ложной,
Успокоения напрасно жаждет взор,
Как будто ангел бледный и тревожный
Над миром крылья белые простер.

«Боль»

Липы неслышно роняют
В сумерках вздохи медвяные,
В небе цветы увядают
Тускло-багряные.

Знаю, безвластна могила,
Смерть пред воскресшим смиряется...
То, в чем душа изменила,
Не повторяется.

***
(ОТРЫВОК
Где-то маятник качался, голоса звучали пьяно.
Преимущество мадеры я доказывал с трудом.
Вдруг заметил я, как в пляске закружилися стаканы,
Вызывающе сверкая ослепительным стеклом.
Что вы, дерзкие, кружитесь, ведь настроен я не кротко.
Я поклонник бога Вакха, я отныне сам не свой.
А в соседней зале пели, и покачивалась лодка,
И смыкались с плеском волны над уставшей головой.
***
Марина Цветаева, 1908г.

Ольга Александровна Ваксель (Лютик

***
Полудня зимнего
Янтарные лучи,
Как трав степных
Дрожащие волокна.
В обмерзшие тянулись окна,
И в синей тени вдруг поблекла
Вся жизнь, глядящая
В опаловые стекла.
Как взгляды медленны
И руки горячи!
О, если б таяли,
Как грусть немого взгляда,
Огни последние
Угаснувших углей,
Чтоб в памяти возник
Туман аллей,
Потопленный в шуршаньях листопада.

Зима 1918 года

***
Стройность елей,
Акварели
Из серебряно-зеленых...
Отражения в затонах
Золотистого пруда
Паутинного моста
И зеленого креста,
В облаках лучом пронзенных...
Лист осенний блекло-яркий,
Меж ветвей колонна, арка,
Тишина зеркальных вод,
Неба бледно-синий свод...
Вот-
Сказка Павловского парка.

Лето 1918 года.

***

***
Деревья срублены,
Разрушены дома,
По улицам ковер
Травы зелёной...
Вот бедный городок,
Где стала я влюбленной,
Где я в себе
Изверилась сама.
Вот грустный город-сад, где много лет спустя
Еще увижусь я с тобой, неразлюбившим,
Собою поделюсь я
С городом отжившим,
Здесь за руку ведя
Беспечное дитя.
И, может быть, за этим белым зданьем
Мы встретим призрачную девочку-меня,
Несущуюся
По глухим камням
На никогда
Не бывшие свиданья.

Май 1923 года.

***

Стихотворения Ады Оношкович-Яцына

* * *
Я иду с своей судьбой не в ногу
На высоких каблучках французских;
Я устала, села на дорогу
Пусть судьба проходит, мне не жалко.

Как вспоминает И. Одоевцева в книге "На берегах Невы", это стихотворение очень нравилось В. Маяковскому.
Правда, цитировал он его так: "Я иду с своей судьбой не в ногу
на французских тонких каблучках".

С оценкой Маяковского нельзя не согласиться - действительно, очень милое стихотворение

НОЧНОЕ ЗЕРКАЛО

Летней ночью, ночью это было,
В самый поздний, самый темный час.
Зеркало ночное отразило
Дикий пламень неподвижных глаз.
В них горела горестная сила,
Их зрачок был черен, как алмаз.

Их душа, как жертва, без боязни,
В золотой кольчуге из лучей
Уходила на жестокий праздник
В мир двоих, а может быть, ничей,
И никто не видел этой казни
Двух себя сжигающих очей.

13.08.1921

Где-то читала, что это стихотворение посвящено М. Лозинскому.

Поэтическое посвящение Михаила Лозинского Аде Оношкович-Яцыне

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЧЕРЯ

Последний помысл – об одном,
И больше ничего не надо,
Гори над роковым вином
Последней вечери лампада!
И кто узнает, кто поймет,
Какую тьму оно колышет,
Какого солнца черный мед
В его струе горит и дышит?
Смотри, оно впивает свет,
Как сердца жертвенная рана,
Весь мрак, всю память мертвых лет
Я наливаю в два стакана.
Сегодня будет ночь суда,
Сегодня тьма царит над нами.
Я к этой влаге никогда
Не припадал еще губами.
Пора. За окнами темно.
Там одичалый праздник снега.
Какое страшное вино!
Какая кровь, и смерть, и нега.

1921

Мне Черубина де Габриак нравится